Неточные совпадения
Добчинский. При мне-с не имеется, потому
что деньги мои, если изволите знать, положены в приказ общественного призрения.
Хлестаков (защищая рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак! Ты привык там обращаться
с другими: я, брат, не такого рода! со мной не советую… (Ест.)Боже мой, какой суп! (Продолжает есть.)Я думаю, еще ни один человек в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай, какая курица! Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)
Что это за жаркое? Это не жаркое.
Аммос Федорович. Нет, этого уже невозможно выгнать: он говорит,
что в детстве мамка его ушибла, и
с тех пор от него отдает немного водкою.
Городничий (в сторону).О, тонкая штука! Эк куда метнул! какого туману напустил! разбери кто хочет! Не знаешь,
с которой стороны и приняться. Ну, да уж попробовать не куды пошло!
Что будет, то будет, попробовать на авось. (Вслух.)Если вы точно имеете нужду в деньгах или в
чем другом, то я готов служить сию минуту. Моя обязанность помогать проезжающим.
Хлестаков. Право, не знаю. Ведь мой отец упрям и глуп, старый хрен, как бревно. Я ему прямо скажу: как хотите, я не могу жить без Петербурга. За
что ж, в самом деле, я должен погубить жизнь
с мужиками? Теперь не те потребности; душа моя жаждет просвещения.
Аммос Федорович. Да, нехорошее дело заварилось! А я, признаюсь, шел было к вам, Антон Антонович,
с тем чтобы попотчевать вас собачонкою. Родная сестра тому кобелю, которого вы знаете. Ведь вы слышали,
что Чептович
с Варховинским затеяли тяжбу, и теперь мне роскошь: травлю зайцев на землях и у того и у другого.
Анна Андреевна. После? Вот новости — после! Я не хочу после… Мне только одно слово:
что он, полковник? А? (
С пренебрежением.)Уехал! Я тебе вспомню это! А все эта: «Маменька, маменька, погодите, зашпилю сзади косынку; я сейчас». Вот тебе и сейчас! Вот тебе ничего и не узнали! А все проклятое кокетство; услышала,
что почтмейстер здесь, и давай пред зеркалом жеманиться: и
с той стороны, и
с этой стороны подойдет. Воображает,
что он за ней волочится, а он просто тебе делает гримасу, когда ты отвернешься.
А шестеро товарищей,
Как будто сговорилися,
Накинулись
с упреками,
С отборной крупной руганью
На бедного Луку:
—
Что, взял? башка упрямая!
Смешлив…
что с ним поделаешь?
Влас наземь опускается.
«
Что так?» — спросили странники.
— Да отдохну пока!
Теперь не скоро князюшка
Сойдет
с коня любимого!
С тех пор, как слух прошел,
Что воля нам готовится,
У князя речь одна:
Что мужику у барина
До светопреставления
Зажату быть в горсти!..
Глеб — он жаден был — соблазняется:
Завещание сожигается!
На десятки лет, до недавних дней
Восемь тысяч душ закрепил злодей,
С родом,
с племенем;
что народу-то!
Что народу-то!
с камнем в воду-то!
Все прощает Бог, а Иудин грех
Не прощается.
Ой мужик! мужик! ты грешнее всех,
И за то тебе вечно маяться!
«А ты не лезь
с ручищами!
Докладывай, доказывай
Сперва,
чем счастлив ты...
Трубят рога охотничьи,
Помещик возвращается
С охоты. Я к нему:
«Не выдай! Будь заступником!»
— В
чем дело? — Кликнул старосту
И мигом порешил:
— Подпаска малолетнего
По младости, по глупости
Простить… а бабу дерзкую
Примерно наказать! —
«Ай, барин!» Я подпрыгнула:
«Освободил Федотушку!
Иди домой, Федот...
Почти бегом бежала я
Через деревню, — чудилось,
Что с песней парни гонятся
И девицы за мной.
А я
с ножом: «Да полно вам!»
Уж как Господь помиловал,
Что я не закричал?
Так
с бородой козел
Гулял по свету ранее,
Чем праотец Адам,
А дураком считается
И посейчас козел!..
Кутейкин. Из ученых, ваше высокородие! Семинарии здешния епархии. Ходил до риторики, да, Богу изволившу, назад воротился. Подавал в консисторию челобитье, в котором прописал: «Такой-то де семинарист, из церковничьих детей, убоялся бездны премудрости, просит от нея об увольнении». На
что и милостивая резолюция вскоре воспоследовала,
с отметкою: «Такого-то де семинариста от всякого учения уволить: писано бо есть, не мечите бисера пред свиниями, да не попрут его ногами».
Г-жа Простакова. Бог даст тебе благополучие и
с дорогим женихом твоим,
что тебе в голове моей?
Главное препятствие для его бессрочности представлял, конечно, недостаток продовольствия, как прямое следствие господствовавшего в то время аскетизма; но,
с другой стороны, история Глупова примерами совершенно положительными удостоверяет нас,
что продовольствие совсем не столь необходимо для счастия народов, как это кажется
с первого взгляда.
—
Что ж это такое? фыркнул — и затылок показал! нешто мы затылков не видали! а ты по душе
с нами поговори! ты лаской-то, лаской-то пронимай! ты пригрозить-то пригрози, да потом и помилуй!
Константинополь, бывшая Византия, а ныне губернский город Екатериноград, стоит при излиянии Черного моря в древнюю Пропонтиду и под сень Российской Державы приобретен в 17… году,
с распространением на оный единства касс (единство сие в том состоит,
что византийские деньги в столичном городе Санкт-Петербурге употребление себе находить должны).
В одной из приволжских губерний градоначальник был роста трех аршин
с вершком, и
что же? — прибыл в тот город малого роста ревизор, вознегодовал, повел подкопы и достиг того,
что сего, впрочем, достойного человека предали суду.
Есть указания, которые заставляют думать,
что аскетизм Грустилова был совсем не так суров, как это можно предполагать
с первого взгляда.
Это просто со всех сторон наглухо закупоренные существа, которые ломят вперед, потому
что не в состоянии сознать себя в связи
с каким бы то ни было порядком явлений…
Вступая в их область, чувствуешь,
что находишься в общении
с легальностью, но в
чем состоит это общение — не понимаешь.
Но бумага не приходила, а бригадир плел да плел свою сеть и доплел до того,
что помаленьку опутал ею весь город. Нет ничего опаснее, как корни и нити, когда примутся за них вплотную.
С помощью двух инвалидов бригадир перепутал и перетаскал на съезжую почти весь город, так
что не было дома, который не считал бы одного или двух злоумышленников.
Если глуповцы
с твердостию переносили бедствия самые ужасные, если они и после того продолжали жить, то они обязаны были этим только тому,
что вообще всякое бедствие представлялось им чем-то совершенно от них не зависящим, а потому и неотвратимым.
Не забудем,
что летописец преимущественно ведет речь о так называемой черни, которая и доселе считается стоящею как бы вне пределов истории.
С одной стороны, его умственному взору представляется сила, подкравшаяся издалека и успевшая организоваться и окрепнуть,
с другой — рассыпавшиеся по углам и всегда застигаемые врасплох людишки и сироты. Возможно ли какое-нибудь сомнение насчет характера отношений, которые имеют возникнуть из сопоставления стихий столь противоположных?
Грустилов в первую половину своего градоначальствования не только не препятствовал, но даже покровительствовал либерализму, потому
что смешивал его
с вольным обращением, к которому от природы имел непреодолимую склонность.
Только когда уж совсем рассвело, увидели,
что бьются свои
с своими же и
что сцена этого недоразумения происходит у самой околицы Навозной слободы.
О бригадире все словно позабыли, хотя некоторые и уверяли,
что видели, как он слонялся
с единственной пожарной трубой и порывался отстоять попов дом.
Он не без основания утверждал,
что голова могла быть опорожнена не иначе как
с согласия самого же градоначальника и
что в деле этом принимал участие человек, несомненно принадлежащий к ремесленному цеху, так как на столе, в числе вещественных доказательств, оказались: долото, буравчик и английская пилка.
Они тем легче могли успеть в своем намерении,
что в это время своеволие глуповцев дошло до размеров неслыханных. Мало того
что они в один день сбросили
с раската и утопили в реке целые десятки излюбленных граждан, но на заставе самовольно остановили ехавшего из губернии, по казенной подорожной, чиновника.
— А на
что мне тебя… гунявого? [Гуня́вый — гнусавый, в другом значении — плешивый, неуклюжий.] — отвечала Аленка,
с наглостью смотря ему в глаза, — у меня свой муж хорош.
Но происшествие это было важно в том отношении,
что если прежде у Грустилова еще были кое-какие сомнения насчет предстоящего ему образа действия, то
с этой минуты они совершенно исчезли. Вечером того же дня он назначил Парамошу инспектором глуповских училищ, а другому юродивому, Яшеньке, предоставил кафедру философии, которую нарочно для него создал в уездном училище. Сам же усердно принялся за сочинение трактата:"О восхищениях благочестивой души".
Так шел он долго, все простирая руку и проектируя, и только тогда, когда глазам его предстала река, он почувствовал,
что с ним совершилось что-то необыкновенное.
При первом столкновении
с этой действительностью человек не может вытерпеть боли, которою она поражает его; он стонет, простирает руки, жалуется, клянет, но в то же время еще надеется,
что злодейство, быть может, пройдет мимо.
— Валом валит солдат! — говорили глуповцы, и казалось им,
что это люди какие-то особенные,
что они самой природой созданы для того, чтоб ходить без конца, ходить по всем направлениям.
Что они спускаются
с одной плоской возвышенности для того, чтобы лезть на другую плоскую возвышенность, переходят через один мост для того, чтобы перейти вслед за тем через другой мост. И еще мост, и еще плоская возвышенность, и еще, и еще…
— Без закона все,
что угодно, можно! — говорил секретарь, — только вот законов писать нельзя-с!
Кроме того, при разводе, даже при попытке развода, очевидно было,
что жена разрывала сношения
с мужем и соединялась
с своим любовником.
—
Чем я неприлично вела себя? — громко сказала она, быстро поворачивая к нему голову и глядя ему прямо в глаза, но совсем уже не
с прежним скрывающим что-то весельем, а
с решительным видом, под которым она
с трудом скрывала испытываемый страх.
Ему бы смешно показалось, если б ему сказали,
что он не получит места
с тем жалованьем, которое ему нужно, тем более,
что он и не требовал чего-нибудь чрезвычайного; он хотел только того,
что получали его сверстники, а исполнять такого рода должность мог он не хуже всякого другого.
— Вполне ли они известны? —
с тонкою улыбкой вмешался Сергей Иванович. — Теперь признано,
что настоящее образование может быть только чисто классическое; но мы видим ожесточенные споры той и другой стороны, и нельзя отрицать, чтоб и противный лагерь не имел сильных доводов в свою пользу.
Несмотря на то,
что снаружи еще доделывали карнизы и в нижнем этаже красили, в верхнем уже почти всё было отделано. Пройдя по широкой чугунной лестнице на площадку, они вошли в первую большую комнату. Стены были оштукатурены под мрамор, огромные цельные окна были уже вставлены, только паркетный пол был еще не кончен, и столяры, строгавшие поднятый квадрат, оставили работу, чтобы, сняв тесемки, придерживавшие их волоса, поздороваться
с господами.
Сам Каренин был по петербургской привычке на обеде
с дамами во фраке и белом галстуке, и Степан Аркадьич по его лицу понял,
что он приехал, только чтоб исполнить данное слово, и, присутствуя в этом обществе, совершал тяжелый долг.
О
чем он может
с таким жаром рассказывать другому? — думала она, глядя на двух пешеходов.
— Я не сказала тебе вчера, — начала она, быстро и тяжело дыша, —
что, возвращаясь домой
с Алексеем Александровичем, я объявила ему всё… сказала,
что я не могу быть его женой,
что… и всё сказала.
Стоя в холодке вновь покрытой риги
с необсыпавшимся еще пахучим листом лещинового решетника, прижатого к облупленным свежим осиновым слегам соломенной крыши, Левин глядел то сквозь открытые ворота, в которых толклась и играла сухая и горькая пыль молотьбы, на освещенную горячим солнцем траву гумна и свежую солому, только
что вынесенную из сарая, то на пестроголовых белогрудых ласточек,
с присвистом влетавших под крышу и, трепля крыльями, останавливавшихся в просветах ворот, то на народ, копошившийся в темной и пыльной риге, и думал странные мысли...
Левин отдал косу Титу и
с мужиками, пошедшими к кафтанам за хлебом, чрез слегка побрызганные дождем ряды длинного скошенного пространства пошел к лошади. Тут только он понял,
что не угадал погоду, и дождь мочил его сено.
— Отчего же? поедем, — улыбаясь сказал Сергей Иванович. —
Что с тобой нынче?